Пётр Петрович Шишмарев родился 28 сентября 1923 года в селе Усть-Пит Енисейского района Красноярского края. Первые мобилизации летом 1941 года Петра не коснулись из- за возраста, но еще до совершеннолетия он добровольцем отправился в военкомат, вместе со своим односельчанином- Павлом Афанасьевичем Кальтюгиным. Это было 8 сентября 1941 года.

В октябре 1942 уже опытный боец был командирован под Сталинград. После завершения Сталинградской битвы бойца определили во взвод ПТР. Так у него появилась новая специальность- бронебойщик.

Так Петр стал бойцом 294-го гвардейского полка 97 гвардейской стрелковой девизии 5-й гвардейской армии Степного фронта и оказался в пекле боев Курской дуги. Продвижение войск прекратилось, почувствовалось, что приближается что-то серьезное и мощное. "Для ознакомления с приказом о переименовании наше подразделение потрошили, и вручили новое знамя 294-го гвардейского стрелкового полка. Командир встал на колено, поцеловал край знамени. Ритуал прошел быстро".

Шли изматывающие кровопролитные бои. Самолеты буквально висели над головами, земля ходила ходуном. Июльская жара перемешивалась с клубами дыма, взлетающей в воздух землей, грохотом орудий и стонами раненых.

Днями самого страшного ада Петр запомнил 11-13 августа 1943 года, в районе Богодухова. Утром 11 августа войска вышли в район Богодухова, городка, расположенного в полусотне километров от Харькова. Лишь только успели немного окопаться, как немцы обрушили на участок бешеный огонь. Самолеты изуродовали всю землю, летая почти над самой землей. За бомбардировщиками следовали танки. Не успевали бойцы отбить одну атаку, как за ней начиналась вторая, третья... и так без конца... Так удалось продержаться один день. Утром оставшимся в живых выдали по 100 граммов фронтовых, однако в неимоверной жаре от спирта только разморило, стало трудно вести огонь. Полк стоял насмерть против гитлеровской танковой элиты: "Адольф Гитлер", "Рейх" и "Мертвая голова".

На подмогу обороняющимся командование направило 2 танка. Один немцы сразу же уничтожили прицельным огнем, второй по злой случайности подошел к месту гибели первого, и его постигла та же участь. Против фашистских танков продолжали стоять люди. На огневом рубеже почти никого не осталось в живых. Убило старшину, однополчане наскоро похоронили его тут же, в окопе, предварительно накрыв плащ-палаткой. Осталось всего 3 человека, продолжавших отстаивать порученный рубеж. Танки все ползли и ползли. В дыму из-за горящих посевов цели не было видно. Петр привстал на бруствер, а на его плечи поставили ружье. Молодой парень из пополнения заняв место первого номера (разорвавшейся миной кисть руки Мещанникова была раздроблена) заряжал и вел огонь. Шея, на которую опиралось горячее от выстрелов ружье, была сожжена. "Ситуация была критическая. "Что будем делать?"- спросил Мещанников. Я предложил старому солдату, пока не поздно, попытаться выйти к своим, а сам решил обороняться до конца. Мещанников со слезами на глазах обнял меня, поцеловал и ушел... Вышел ли он к своим и как сложилась его судьба- неизвестно.

Мощный напор немецких танков заставил отступить нашу артиллерию, после чего поступил приказ об отступлении пехоты. Отступая, мы доползли до железнодорожного полотна, перебрались через него, прошли через лесопарки. А дальше, чтобы оказаться в спасительных зарослях цветущего подсолнечника, следовало как-то преодолеть 30 метров совершенно чистого пространства под неистовым огнем противника. Подождали несколько минут- стрельба ни на секунду не утихала. Многие, рискнувшие перейти этот рубикон, остались лежать в нем навечно. Понимая, что выбора нет, мы с напарником ринулись к подсолнухам. Ранило обоих: меня в ягодицу и кисть левой руки. Напарника- в пятку. Но подсолнухи спасти не могли- прямо по полю мчались немецкий танк и два бронетранспортёра. Я заметил старый окоп (вероятно, еще 1941 года), заросший густым бурьяном, нырнул в него, сдвинул над головой траву и затаился. Через минуту туда вполз еще один солдат. Молча обменялись знаками друг с другом, предупреждая о тишине. А в это время на поле вслед за танками пошли немецкие автоматчики с криками: "Хальт! Товарищ! Хэндэ хох!". Всех обнаруженных взяли в плен."

В государственных архивах Министерства обороны после боев 13 августа 1943 года Шишмарев Петр Петрович числится продавшим без вести. В этих же списках числится Мещеряков Виктор Александрович, 1925 года рождения, уроженец Тамбовской области. Видимо, это и есть тот самый солдат с ПТР.

"Укрывшись в окопе, мы просидели затаившись до темноты. Наступила тишина. С опаской выглянули наружу- вокруг не было ни души. Выбравшись, осторожно двинулись, ориентировочно в сторону наших. Вскоре наткнулись на подобный окоп, где также прятались двое. Вчетвером, в полной темноте, вышли к артиллерийскому подразделению, артиллеристы указали, куда отступила родная часть. Утомляю уже были у своих. Замполит предложил сдать винтовку и отправляться в медсанчасть, по дороге в королю я почувствовал страшный голод. Во время боев пищу не приносили, да к тому же спало то напряжение, в котором жили все минувшие дни. В надежде утолить голод, я сорвал в саду, через который проходил, яблоко, и начал жевать. Плод оказался еще не спелый, кислый и вяжущий. Ко мне подошла бабушка. "Что, солдатик, есть хочешь?"- "Хочу",- ответил я. Бабуля вынесла баночку консервов, посетовав, что нет хлеба, и поэтому она не может накормить меня по-настоящему. Поблагодарив старушку и перекусив консервами, я добрел до медсанчасти. Здесь поставили противостолбнячный укол, перевязали и направили на хутор Поляничный". Теплым вечером, еле-еле ковыляя, долго блуждал по пересеченной местности в поисках того хутора. Отыскать его в темноте оказалось непросто. Наконец, повезло- оказывается, я ходил совсем рядом, просто строений было не видно, потому что они располагались в низине".

К счастью, ранение оказалось легким, и Петра зачислили в команду выздоравливающих. Раненые сами передвигались вместе с медсанчастью к западу, но в военных действиях участия не принимали. Лечили таблетками красного стрептоцида.

"Жизнь скрашивали песнями. Вместе с белорусом Тополевым мы составили великолепный дуэт. Голос у Тополева был отличный, владел он им исключительно, а моему баритону, как выражался один знаток, мог позавидовать любой студент консерватории. Пели на два голоса и русские и украинские песни. Слушать нас во время остановок приходили не только раненные, но и жители уцелевших деревень. Это значит, пели мы действительно хорошо"

Двигались через Полтаву на Кременчуг по выжженной и разрушенной Украине. Отступающие фашисты уничтожали за собой все. Горели скирды хлеба, целые деревни. На берегу Днепра в районе Кременчуга, лежали гигантские вздувшиеся кучи расстрелянных животных, которых немцы гнали в Германию, но не успели переправить через реку. Всюду стоял дым и смрад- запахи страшной войны."

В команде выздоравливающих периодически набирали новое армейское пополнение. В сентябре, в одном из населенных пунктов где временно остановилась медсанчасть, Петру Петровичу предложили пойти учиться на радиста. Группу из 25 человек сначала обучали теоретическим основам радиосвязи. "С физикой я никогда не сталкивался, с трудом разбирался. Но, когда начались практические занятия, дела пошли на лад". Схватывать точки и тире помогал подаренный природой музыкальный слух.

Жили будущие радисты-связисты в пустующей избе села за Днепром, мало-мало подлатанной солдатами. Питались лепешками из муки собственного помола (хлеба уже поспели, а убирать их было некому). В свободные от учебы минуты пели песни, пародировали дикторов Совинформбюро (Петр говорил голосом Левитана, а Тараканов- женским голосом дикторши). Все веселились от души. Учеба продвигалась быстро, вскоре лучших, в их числе и Петра, назначили инструкторами для обучения новичков.

"В октябре 1943 меня определили в распоряжение батареи 232-го гвардейского артиллерийского полка все той же 97-й гвардейской дивизии в качестве связиста-телефониста. Вместо противотанкового ружья теперь я таскал тяжелые катушки с проводами, обеспечивая связь штаба с передовой. Если во время боя связь нарушалась, приходилось ползти вдоль провода и искать место обрыва. Бывало, пока отыщется один конец провода, второй уже потеряется, и наоборот, за время поиска второго, найденный конец снова завалит комьями земли от взрывов... Так ползает телефонист под пулями и осколками, пока не наладит связь".

Бывали и момент отдыха. Долгое время стояли на станции Знаменка под Кировоградом, при чем батарея располагалась на кладбище. Больше месяца жили среди могил.

Уже наступала зима. В окопах в рваном летнем обмундировании было очень холодно, но зимнюю одежду почему-то никак не давали. "Однажды в батарею прибыло начальство. Чтобы привлечь внимание высоких гостей к своим проблемам, мой напарник, Аксельрод, начал трястись всем телом, демонстрируя страшный озноб, и при этом громко скулить. Это же он заставлял делать и меня. Однако, заниматься столь унизительным лицедейством мне не позволяло чувство русской гордости". Тем не менее на скулящего бойца обратили внимание, тут же поступило распоряжение о зимнем переобмундирование. Жить сразу стало легче.

5 января началось наступление на Кировоград и освобождение расположенных по пути территорий. Освободив несколько деревень зашли согреться в избушку. К тому же, связь пока тянуть было некуда. Изба была битком набита солдатами, и Петр устроился на теплой печке. Приветливая хозяйка предложила посушить в печи валенки. Петр разулся, прилег и мгновенно уснул в сухом тепле. Проснулся уже в пустой избе, не обнаружив ни бойцов ни валенок. Политрук Соловьев, узнав о случившемся, принес откуда-то мерзлые, старые, порыжевшие сапоги, которые с трудом удалось надеть. Уже собравшегося догонять своих Петра из соседнего окна увидел старый знакомый- наводчик орудий Стародубцев, и уговорил не идти пешком, а подождать своих на лошадях, которые должны были вернуться за снарядами, как только установят орудия. В то время, пока Петр со Стародубцевым ждали в избе лошадей, на фронте произошли изменения: десятки немецких танков так мощно ударили по не успевшим занять оборону артиллеристам, что уничтожили пушки вместе с конями. Началось массовое отступление. Под натиском немецких танков бежала пехота, двигались в беспорядке машины, оставшиеся орудия.

Попытки Петра занять место в какой-нибудь машине (в "новых" сапогах передвигаться пешком было невозможно) были тщетны: машины были заполнены и избегали перегрузки. Солдаты, сидящие в кузове спихивали прикладами автоматов обратно. Побежав вслед за одной из повозок, Петр увидел земляка, Петра Александровича Иващенко, взобраться на нее помог он, окликнув по имени. В живых тогда остались только те, кто смогли убежать. Всех остальных- людей, животных, кухню, технику- все живое и неживое помяли немецкие танки. Кировчанин Петр Симакин тогда с горечью повторял: "Довоевались.. Довоевались!"

Это было временное отступление. Удары установок "Катюша" восстановили положение. Отошедшие назад войска отправились от временного поражения и снова двинулись на запад. Дивизия воевала теперь в составе Первого Украинского фронта.

"Батарею установили на станции Новоукраинка. Пока под взрывами я раскатывал катушку с проводом для связи со штабом дивизии, в мой здоровый глаз попала щепка, и я остался практически незрячим. Местная жительница посоветовала обратиться к врачихе, которая чистит глаза языком. Лечение заняло некоторое время, да к тому же облегчение я почувствовал лишь к утру. Тем не менее за столь небольшой срок батарея продвинулась вперед, пришлось догонять своих. Наконец, наступил тот период войны, когда войска постоянно продвигались вперед. Солдаты не высыпались, так как днем шли постоянные бои (немцы не уступали с легкостью своих позиций и постоянно контратаковали), а по ночам передислоцировались на новые рубежи.

В одном из боев, когда формировали Днестр, батарея (она состояла из четырех орудий 76мм, образца 1942г.- низеньких, приземистых, рассчитанных на прямую наводку) взяла высоту, но не успела закрепиться, как немцы перешли в контрнаступление. Бойцы отчаянно защищались. Командир орудия Волков, оставшийся один ( убили и наводчика и заряжающего) отбивал атаки до тех пор, пока не вышло из строя орудие. А комвзвода Блажков, который всегда ходил гоголем и изображал из себя героя, бросил пушки и пустился в бегство, в то время пока его бойцы продолжали держать оборону. До сих пор перед глазами стоит картина светлых волос Волкова, развевающихся среди дыма и взрывов.

В разгар этого боя командир батареи по телефону просил навесным огнем поддержать батарею, но произошел разрыв провода, восстановлением которого я занимался под ударами артиллерии противника. Земля гудела от рвущихся снарядов. Во время особенно сильных ударов, когда я, укрываясь от осколков, упал на землю, ко мне в шинель заползла спастись от военного ада лягушка". Даже это божье создание искало помощи у человека. И человек жалел, спасал, укрывал, не отшвыривая несчастное животное в сторону, пока не прекратился бой.

"Высотку удержали, лишившись двух пушек. Еще две подлежали теперь ремонту. Задымленный, потный, грязный и злой Волков после боя отчитывал Блажкова, который съежился, словно побитый пес, и молчал, свесив голову".

26 сентября 1944г. Петр Петрович был награжден медалью "За Отвагу". В этом же приказе медалью "За Отвагу" награжден его фронтовой друг, Бородин Иван Алексеевич. После войны Иван Алексеевич проживал в Ростове-на-Дону, они переписывались до самой его смерти.

За Днестром, на территории Молдавии, двигались во втором эшелоне, поэтому с врагом сталкивались реже, и, если бы не постоянное желание отоспаться, этот промежуток войны можно было бы назвать легким. Иногда засыпали прямо на ходу: ноги механически продолжали движение, а голова находилась в состоянии сна. В таком виде солдаты, бывало, начинали шагать в сторону. Поэтому, чтобы не забрести куда не следует, старались держаться за стволы орудий. Позже приспособились передвигаться группами: одни быстрее шагали по дороге вперед, но, встречая развилку, останавливались, и ложились спать, пока не подойдет вторая группа. Подтянувшиеся однополчане будили отдохнувших, и сами шагали побыстрее до очередной развилки, а заучит, места отдыха.

В одном из молдавских селений наткнулись на винный погреб с огромными чанами молодого вина. Но попробовать его оказалось не просто. Сильнейший напор вина из крана не позволял наполнить ни котелки ни пилотки, ни пригоршни, которые подставляли под струю. Нашли неподалёку ведро, залили довезу вином, а посудина оказалась из под масла- все вино испортили. Так и крутились возле чанов, пока не подошла полевая кухня. Здесь попросили ведро и попробовали вина.

После Молдавии, в июле 1944г. передислоцировались на территорию Румынии. Как и о Молдавии, о Румынии остались мирные воспоминания, например, огромная черемша в лесу ("почему-то не попробовал, и не сравнил с нашей в лесу"- добавляет Петр Петрович). Удивляли колодцы с водой на полуметровой глубине. Здесь узнали кукурузный рацион питания, а также вели разговоры с местными жителями на уровне фраз "Нужты романэшты", что означало "Не говорю по-румныски". Пребывание в Румынии не было длительным, оно завершилось переброской на Украину, в район города Ровно, с последующим движением в Польшу, в район Сандомира, где за Вислой войска удерживали знаменитый Сандомирский плацдарм.

В районе Сопнице-Сташува (на Ченстоховском направлении) находились с осени до конца 1944 года. Здкст, на Сандомирском плацдарме, уже освобожденном от фашистов, впоследствии готовились к наступлению на запад: шли занятия, сборы, строевая подготовка с песнями, корпусные смотры. Это была уже не армия начала войны, а дисциплинированная, закаленная в боях армия-победительница.

На одном из таких смотров батарея Петра Петровича заняла второе место в корпусе, в чем, была не малая его заслуга. А ведь в состав корпуса входили 3 дивизии, то есть десятки тысяч бойцов.

"Благодаря удивительному баритону и природному музыкальному слуху, Петр Петрович легко схватывал любые мелодии, великолепно исполнял много песен и стал непревзойденным батарейная запевалой. После войны он неоднократно бывал победителем районных смотров художественной самодеятельности. Многие музыкальные профессионалы, слышавшие его исполнение, интересовались, где он обучался пению"- вспоминает Владимир Петрович Шишмарев, его сын.

"После многодневных боев наше обмундирование представляло из себя жалкое зрелище: ходили в застиранных и заштопанных гимнастерках, а выдать новое командир батареи отказался. В то же время в новеньких гимнастёрках в освобожденных районах Западной Украины щеголяли новобранцы. Командир заявил: "На полковой смотр возьмёте форму у новобранцев, а потом вернете". Каково это нам, бывалым бойцам, маршировать в одежде каких-то там "бандеровцев"! И мы забастовали. На строевых занятых он командует: "Запевай!",- а мы молчим. Команда: "Бегом! Шагом марш! Запе-вай!"- мы молчим. Он еще раз: "Бегом!- побежали,- Шагом марш! Запе-вай!". Кто-то из новобранцев попытался запеть- не получилось. В конце концов друг, Ваня Бородин, немолодой боец попросил: "Петя, ты-то молодой, а у нас нет сил уже бегать". Как можно отказать товарищу, с которым завтра идти в бой, и я запел: "Белоруссия родная, Украина золотая...",- тут же песню подхватила вся батарея. В это время мимо проезжал на коне командир полка: "Молодцы, гвардейцы! От имени командования, объявляю благодарность!",- "Служим Советскому Союзу!". Унижавший нас командир батареи стоял поникший. Когда вернулись в казарму, всем выдали новую форму".

Здесь же, под Сандомиром, бойцы завязали переписку с девушками- студентками Ленинградского пединститута, эвакуированного в Йошкар-Олу (адрес девчонок взяли в армейской газете, куда те написали заметку). Через некоторое время на мое имя пришло персональное письмо, содержащее просьбу прислать фотографию. "Так как своего фото у меня не оказалось, я снял со стены пустующего дома в Сташуве фотографию симпатичного пана, и отправил ничего не подозревающей девчонке якобы "довоенную фотографию".

С последующим наступлениям в январе 1945 переписка прервалась, так что безобидная шутка не получила дальнейшего развития.

12 января 1945 началось наступление. До Одера шли по практически пустым населённым пунктам: немецкое население убегало на запад, побросав все. В одной из брошенных деревень встретили старика-немца и поинтересовались, почему он остался. Дед отвечал на вполне приличном русском, что был а России в плену во время Первой Мировой войны, и знает, что русских бояться нечего, они добрые. Среди крупных населенных пунктов встретился город Честонхов. Честонхвские улицы были буквально усыпаны бумагами, которые шевелило ветром. Среди брошенных вещей было много велосипедов, поэтому пехота передвигалась на колесах, тем более что прекрасные дороги позволяли ехать, а не идти пешком. Правда, командование требовало велосипеды бросать, так как создавалась неразбериха в силу разной скорости передвижения. В результате у обочин скапливались горы велосипедов, но проходило некоторое время, и пехота снова крутила педали.

"29 января 1945 года форсировали Одер. Пехоте переправилась через реку, но без поддержки артиллерии не могла продвинуться вперед, подавляемая огнем противника. На правом берегу было сосредоточено много наших орудий. Для координирования огня наших батарей на одесский плацдарм были направлены начальник разведки полка Григорьев, и еще один офицер-артиллерист, а я должен был обеспечивать связь по радиостанции. На маленькой лодчонке под вражеским огнем мы переправились на левый берег, при переправе офицер погиб. Мы, определяя места скопления фашистов, направляли огонь наших орудий, находящихся за рекой, для поддержки пехоты."

Здесь Петр снова получил ранение. Лечился в старинном городе Львове. начала в основном госпитале, затем в госпитале для легко раненных. В апреле лечение закончилось, и боец был выписан в запасной полк.

"Война близилась к концу, что чувствовалось повсюду. В это время для работы в комендатурах немецких городов и в комиссиях по репатриации советских граждан, угнанных фашистами в Германию, набирали солдат, которых можно было наконец освободить от боевых действий. Для такой работы отбирали недостаточно здоровых и не особенно молодых (стразе 40 лет), но в то же время отличающихся культурой и грамотностью. Врач, входивший в состав отборочной комиссии, не поверил, что я не вижу одним глазом, так как в то время глаз имел обычный вид. На утро я обратился к другому врачу, который включил меня в число работников комендатуры.

На территории Германии к концу войны или освобождены из плена сотни тысяч советских людей. Для их учета и репатриации на родину нужны были писари, поэтому у работников комендатуры проверяли почерк. Мой ровный, четкий почерк проверяющим понравился- так определилась моя солдатская судьба в конце войны. Я стал писарем в комиссии по репатриации".

Из Львова в Германию возвращались на машинах. Теперь дороги были совсем другими: навстречу нашим войскам двигались огромные колонны освобожденных из фашистского плена людей разных национальностей. Многие были с красными советскими флажками.

Подразделение прибыло в город Луккенвальде, расположенный в 45 км. к югу от Берлина. Городок был уже освобождён от фашистских войск, но не разрушен бомбежками, так как оказался в стороне от линии главного удара. В отличие от него, на территории Германии встречались места, где не осталось ничего живого: лес, превращенный в месиво из земли, груд немецкой техники, вырванных с корнями вековых деревьев, стволы которых были наполовину срезаны снарядами, или руины, вместо населенных пунктов. Так поработали наши самолеты ИЛ-2 в направлении главного удара.

Первое приятное впечатление от Луккенвальде оставила столовая с огромными противнями (полтора на два метра), наполненными великолепным свиным холодом, которым досыта накормили солдат. Бойцов поселили в казармах бывшего военного лагеря. В окрестностях бродили группы немцев, но никто из них уже не предпринимал ничего враждебного по отношению к победителям. Их, как правило, вылавливали и отправляли в лагеря для военнопленных.

В комендатуре в срочном порядке изготовили таблички- указатели и развешали их по городу. В магазинах отыскали канцелярские книги для регистрации репатриантов. Из числа освобожденных пленных, угнанных когда-то в Германию, набрали команду помощников из бывших педагогов, медиков и других работников со средним и высшим образованием. С 30 апреля Петр возглавил команду писарей.

"Здесь, в Луккенвальде, я узнал об окончании войны. Прежде, чем поступило официальное сообщение о безоговорочной капитуляции Германии, работники комендатуры услышали по радио 8 мая странное, на мой взгляд, сообщение на русском языке из Праги. Диктор говорил о том, что Германия не сдается, что истинные немцы уходят временно, что наступят дни, когда мир снова услышит о них... Содержание сообщения позволяло судить об окончании войны, но о том, что пришел долгожданный День Победы, узнали лишь на следующий день".

Радость, конечно, была неописуемой! Тут же соорудили трибуну, чтобы на возникшем по зову сердца митинге излить свои чувства ликования и гордости за страну-победительницу, скорби за всех потерянных в войне родных и друзей, а также надежды на светлое будущее.

Война закончилась, но работа продолжалась. Ее было столько же много, сколько и людей, возвращающихся из фашистского плена. В обязанности писарей входил учет всех данных о репатрианте- имя, место рождения и довоенного проживания и т.д. Затем зарегистрированных лиц расселяли по баракам- семейных в отдельное помещение, женщин, мужчин, детей соотвественно, тоже. Другие службы комендатуры организовывали питание, занятость, в зависимости от профессии. Все прошедшие регистрацию обеспечивались работой до времени отправления домой.

Петр, как старший писарь, еженедельно и ежемесячно готовил сводный отчет, в котором подсчитывалось, сколько среди репатриантов было детей до 12 лет, от 12 до 18, сколько девочек, мальчиков и т.д. Отчет отвозили в управление, которое находилось в Берлине.

Однажды Петру предложили поехать в Берлин с отчетом, но он настолько устал после бессонной из-за количества бумаг ночи, что отказался, надеясь на поездку в подверженную германскую столицу в другой раз. Однако, другого подобного шанса уже не представилось. После заключения Потсдамского соглашения и последующего деления Германии на оккупационные зоны, управление по репатриации перевели из Берлина в Галле.

В сентябре 1945 года Петру предоставили отпуск. Домой он ехал с немудрящими подарками для матери и сестер. Вез цветные карандаши для младшей сестры Людмилы (ей тогда было всего 8 лет) и немного канцелярии. Вез еще одну ценность- фотографии фронтовых друзей. Для себя приобрел на послевоенное привыкание к мирной жизни гражданский костюм, и модные хромовые сапоги, радиоприемник и велосипед.

До Львова ехали на машине по разбитой дороге. Не доезжая несколько километров до города, машина застряла в огромной выбоине. Выпавший из кузова велосипед покорежило, и его пришлось продать по символической цене. Из Львова через всю страну путь домой был на поездах. Без каких-либо приключений Петр добрался до западно-сибирской станции "Тайга", где эшелоны стояли сутками. Петр с попутчиком отправился за продуктовыми талонами. Очередь была большой, и пока бойцы ожидали, поезд ушел, и увез вещи.

"На станции Красноярск вещей не оказалось, с поезда их ни кто не снял. Через железнодорожную комендатуру я отправил телеграммы в пункты, расположенные восточнее Красноярска, а сам поехал следом на поиски вещей. Не нашел их ни на станции Нижнеудинской, ни в Иркутске, до которого доехал, уже не веря в удачу. Как выяснилось, мою телеграмму просто не отправили... Так я остался без продуктов, без вещей и без гроша в кармане. Рассказал на Иркутском вокзале о своих бедах, добрые люди дали три рубля на прохождение санобработки (без которой не брали на поезд). Добрался обратно до Красноярска, благо, военнослужащих возили бесплатно. Из Красноярска кое-как самолетом добрался до Енисейска, а уже оттуда, с илимщиками, почти по шуге, 1 ноября приехал в Усть-Пит".

28 ноября заканчивался срок отпуска. Но именно в это время вышел указ министра обороны о демобилизации военнослужащих, имеющих три ранения и более. На основании этого приказа гвардии сержант Шишмарев Петр Петрович был демобилизован енисейским райвоенкоматом.

За военный труд Петр был удостоен двух медалей высшей солдатской доблести "За Отвагу", ордена "Красной Звезды", медали "За победу над Германией".

см. также Евгения Ивановна Карханова